А вас
когда-нибудь расстреливали?..[1]
Комиссар[2]
Пусть на
кулички...[3]
Пулеметом
кручу...[4]
Мы уснули к
полночи...[5]
Начинал я
давно...[6]
Мы лавиной
неслись...[7]
Тачаночки
скрипящие...[8]
Поздней
российской весной...[9]
Ветер рвет
древко из рук...[10]
Марш анархо-матросов[11]
Нам ли
горевать!..[12]
Песня кронштадтцев (в соавторстве с Маяковским)[13]
[1] А вас когда-нибудь расстреливали?..
[2] Комиссар
[3] Пусть на кулички...
[4] Пулеметом кручу...
[5] Мы уснули к полночи...
[6] Начинал я давно...
[7] Мы лавиной неслись...
[8] Тачаночки скрипящие...
Поздней российской весной
ветер шумит в листве.
А над пустынной страной
солнце меняет цвет.
Белым становится вновь,
будто бы в нем дыра,
будто бы вытекла кровь
из нанесенных ран.
Поздней российской весной
птицы щебечут в лесах.
А у тебя за спиной
хмурый стоит комиссар.
Он неподкупен и смел,
он беспощаден в борьбе,
он посылает на смерть
именем РКП(б).
В небе орлы как кресты.
Взгляд твой давно погас.
Мертвое солнце пустынь
встало в последний раз.
К ночи барханная зыбь
скроет от глаз тела.
Русский нездешний язык
не разберет Аллах!
Кто правит этой страной,
пусть разбирался бы сам!…
Но у тебя за спиной
хмурый стоит комиссар.
Он неподкупен и смел,
он беспощаден в борьбе,
он посылает на смерть
именем РКП(б).
[10] Ветер рвет древко из рук...
В поле рожь не сжата.
Есть патрон на брата
да по три гранаты,
да еще штыки.
И идут навстречу,
развернувши плечи,
вот уж недалече,
ихние полки.
Их солдаты бравы.
Их идеи правы.
Им за честь и славу
рваться с нами в бой...
Не дрожи колено!
Наше дело лево.
Мы за вольный рево-
люционный строй!
Наша правда – с нами.
Вьется наше знамя.
Что нас ждет, не знаем,
но не побежим.
В нас братишки – сила.
Как бы не штормило,
есть патрон на рыло,
значит, можно жить!
А над полем боя
небо голубое.
А над полем воют
пули у виска.
А к концу сраженья
выдохнется день, и
ночь укроет тенью
павшие войска.
В поле рожь не сжата.
Есть патрон на брата
да еще гранаты,
да еще штыки...
Кто сорвать захочет
знамя цвета ночи,
тот рискует очень
не сберечь башки.
Нам ли горевать?
Жизнь бьет ключом!
Кружку – рыл на пять,
а потом – еще.
А потом положь
руки на металл,
чтоб кидало в дрожь,
чтоб никто не встал.
Всех, кто залетит
сдуру под прицел,
будет молотить
наш свинцовый цеп.
Видишь, как багров
солнца пьяный глаз?
Это с неба кровь
в тучи пролилась.
На степной траве
спишь как на мехах.
Пуля в голове -
это чепуха!
Пусть охрипшим ртом
в ярости боев,
кто придет потом,
песню допоет!
Тогда, в семнадцатом,
в те времена
мы сами начали
буржуев гнать.
Решали сами мы,
как быть тогда.
Нам указания
никто не дал.
Мы диалектику учили ни по Гоголю,
или как там его, который написал.
Когда вопросы нас какие-нибудь трогали,
в них пролетарий разбирался сам.
Какого ж лешего,
ядрена мать,
теперь вы лезете
к нам управлять?
Аль захотелося
на горб толпе?
Мы, беспартейные
вас не глупей.
Мы диалектику учили не по этому,
который, как его, не выговоришь, чорт!
На все вопросы сами дали все ответы мы,
а надо будет, так дадим еще.
К чему в бесправии
под вами выть?
С царем мы справились,
Чем лучше вы?
Итак нам пачкали
мозги сто лет.
Не хочем
партию!
Даешь совет!
Мы диалектику учили не по Гегелю,
бряцанием боев она врывалась в стих,
когда под пулями от нас буржуи бегали,
как мы когда-то бегали от них.