[1] В бетонной горсти нас сжали...

 

[2] Родина

 

У человека родина

там, где поют птицы,

там, где растет куст смородины

или вулкан дымится,

где из семян, ветром оброненных,

деревья вырастают,

а у горожанина родина,

где самосвал громыхает.

Город, бетонный уродина

позатыкал все отдушины.

У горожанина родина

асфальтом придушена.

В городе чужом, быть может,

вы б все родное увидели –

все города похожи

и городские жители.

Если чем и отличается

москвич, скажем, от ленинградца,

так только тем, что не стесняется

в публичных местах выражаться.

Город , бетонный уродина

позатыкал все отдушины.

У горожанина родина

асфальтом задушена.

 

[3] Люди раньше дураками были...

 

[4] Краски ночи ярче заката...

 

[5] * * *

 

Жуками кусаный,

с бензина пьян

на свалке мусорной

растет бурьян.

Здесь гниль оставлена.

Здесь муха мрет.

Здесь все отравлено

на век вперед.

Чья годность кончится

тому здесь гнить.

А людям хочется

зажечь огни.

И на загаженных

на пустырях,

покрытых сажею,

костры горят.

За серым зданием

ни явь, ни сон –

сошлась компания

людей и псов.

Сидят, накрытые

шатром ветвей,

став троглодитами

ракетных дней.

Сюда кто сходится,

что нужно вам?

Уже ль находится

здесь ваш вигвам?

Ведь без обману-то –

здесь с сотню лет

ни то что мамонта,

и зайцев нет.

Свинцом и серою

скрипит песок,

и крысы серые

снуют меж ног…

Но в даль манящие

от плоских крыш

из старых ящиков

горят костры.

Чего вам хочется?

Ну, не шутя?

Ведь это кончится

час-два спустя!

В квартирах завтра же –

я ж знаю вас –

вы, чтоб позавтракать,

зажжете газ!

Но пламя крысится

на ночи синь.

Над свалкой высятся

стволы осин.

И бьет мне в голову

мысль, что не зря

на свалках города

костры горят.

 

[6] * * *

 

Разгоняю ногой дерьмо я,

пробираясь тропой своей.

Я – поэт городских помоек,

строек, свалок и пустырей.

Здесь вовеки не встретишь рая,

красоты не заметишь тут.

Я – певец городских окраин,

где обломки лесов гниют,

где на свалках высятся горы,

где брахла – хоть врагу дари.

Я привык ненавидеть город,

добивающий пустыри.

Я привык загорать на крышах

и любить в крапивной глуши.

Только жаль, что меня не слышат

Оглушенные шумом машин.

Грязь с меня все равно не смоет

даже самый чистейший душ.

Я – поэт городских помоек,

чердаков и вонючих луж.

Я люблю гнилые просторы.

Мне привычки поздно менять.

Я привык ненавидеть город,

породивший однажды меня.

 

[7] * * *

Этот город всегда в грязи

то замерзшей, а то расплавленной.

Он не знает ни лет, ни зим,

от снегов и травы избавленный.

Лишь светящееся табло

выдает минус пять по Цельсию…

Здесь ночами как днем светло –

свет за каждый фонарь зацепится.

Под ногами асфальт звенит

ледяной, задубелой кожею.

Поднимает Луну в зенит

городская ночь бледнорожая.

Только кто-то Луну обгрыз –

то, наверно, сдыхая с голоду,

огромадный какой-то крыс

ее принял за сыра голову.

И никто даже не взглянул,

как делил он ее не нацело,

потому что давно Луну

заменила иллюминация.

И покоя мне не дают

мои мысли, сверля извилины –

точно так же меня сжуют,

и никто не заметит, видимо.

Этот город всегда набит

и домищами и толпищами.

В нем в ночи от огней рябит.

В нем покоя на миг не сыщем мы.

В нем сирены устали ныть,

разрывая на части уши нам.

В этом городе нет Луны,

потому что она ненужная.

 

[8] Антигородская

 

Как же стыд глаза не выел

тому сыну сучьему,

что придумал мостовые,

жерла труб вонючие,

что вковал живое в камень

и в железо вырядил!

Мы своими бы руками

задушили  ирода!

За какие, кто бы понял,

за грехи, скажите нам,

жить должны как в преисподней

городские жители?

Сколько дыма, сколько шума –

кто все это выдержит?

Кто б про город мог подумать,

что вобще он выдюжит?

Но живет и вширь ползет он,

под себя все подмявши.

Только нет у нас охоты

сдаться, руки поднявши.

Потому что на металле,

на камнях, железе ли

ничего не вырастает

кроме разве плесени.

Потому что все мы – люди,

серой нам не дышится.

Значит, жизни нам не будет,

пока город движется.

А коль скоро не рассчитан

он на примирение,

есть у нас одна защита,

это нападение.

Так пускай от злости взвоет

кто машинам молится.

На врага идет живое.

Поднимайтесь, молодцы!

Мы заменим камень голый

яблонями-грушами.

Эх, ты, город, серый город,

будешь ты разрушенный!